Я, кстати, прекрасно понимаю (и отчасти разделяю) либеральный плач Иеремии по поводу снесенных под покровом ночи павильонов.
Мои личные воспоминания о доларёчной, позднесоветской, Москве - самые отвратительные. Я не представляю себе более неуютного и непригодного для жизни городского пространства, чем "широкие московские проспекты" с тоталитарной помпезностью архитектур. Там чувствуешь себя муравьем в катафалке, микробом на раковине. Это все равно, что слушать по радио похоронные марши на полную громкость: культурно, талантливо, но ну-ка его на.уй. Хотелось убежать оттуда поскорее в уютные переулки старого города, но старая Москва в это время была тлеющим трупом: каждый второй старый дом был заброшен и умирал, в прочих - со времен Александра Миролюбивого не то что не делался ремонт, но даже не мылись засиженные мухами треснувшие оконца, пыль и мусор. Вот уж по чему у меня нет тоски, так это по всему этому.
И это все у меня на глазах (я жил в это время в Москве) заполнили живым человеческим содержанием ларьки и павильоны: уютнее стали исполинские проспекты, ожили улочки старого центра. Это тоже самое, что с ларьками в подземных переходах - нет ничего более депрессивного и суицидального, чем голый подземный переход с шуршашим ногами потоком человекомассы. Светящиеся торговые точки, где можно на ходу купить газету, цветы, сигареты и прочую мелочевку превращают этот унылый Стикс в пригодное, удобное и даже приятное для глаз пространство. Тоже самое и с павильонами на поверхности.
И вранье, что там продавался только хлам. Лично у меня до сих пор есть вещи, купленные тогда на бегу в ларьке около метро, которые не поднимается выкинуть рука. Купленный с первой зарплаты кошелек - натуральной кожи, цвета малахита, бархатистый в руках - он погиб недавно, уроненный на дорогу, и я не поленился вернуться, отыскать его перееханного множеством колес, отчистить, и теперь он лежит в ящике стола на почетной пенсии по инвалидности и в нем хранятся визитки/кредитки неежедневного пользования. Любимая толстовка, последние годы - моя летняя верховая одежда, местами рваная, но крепкая по швам и не поддающаяся застирыванию уже без малого 20 лет. И можно еще чего вспомнить. А уж сколько там в повседневном режиме было куплено газет, цветов, видеокассет и позже дисков, со всякой другой расходной мелочью - это без счета. Я даже не отравился ни разу, хотя никогда не брезговал хотдогом или чебуреком, купленным у метро, а за пончиками на Радищевской я иногда не ленился ехать через полгорода: нигде и никогда не было больше таких вкусных, их пекли там же на месте и продавали сразу из печки. А вот в фешенебельных ресторанах меня травили несколько раз.
Так что - на уровне эмоций и личной памяти, мне жаль ларьки и павильоны. Они были не худшим элементом эпохи первичного накопления. Будь моя воля - я бы оставил их в качестве исторического факта хотя бы на одной большой улице или в одном районе. И думаю, мне теперь будет снова неуютно в Москве. По крайней мере - глядя на фото выше - торговые павильоны хоть как-то отвлекали внимание от безобразно бурых стен слева, а теперь для глаз остались только бурые стены.