Мне повезло - я был еще пи.дюком, хотя уже и не ребенком. Это все равно, что родиться в 1927-ом, а не в 1922-ом. Жил в панельной девятиэтажке в спальном районе, на верхнем, девятом этаже. И как-то еще не поздним вечером вышел высыпать мусор в мусоропровод между этажами. В подъезде было людно, что редко бывает на верхних этажах. Человек десять молодняка столпились на верхнем лестничном пролете. Жались к стене и перилам, испуг и растерянность, лет по 16-18. Один из них, лет двадцати трех, тяжело дышал сидя на ступеньках. Похоже, подъем бегом до девятого этажа дался ему тяжелее других. В руках у него был молоток, который он нервно перехватывал на каждом вздохе. У остальных в руках молотки были как что-то лишнее, как что-то, что они не знают куда деть. Одеты они были обычно по тому бедному времени: брюки-рубашки, ничего примечательного, стрижки тоже обычные. Старший был даже волосат, точнее - оброс. Вспотевшие волосы сосульками, тонкие, хотя и крупные черты лица, загнанный взгляд. С него можно было бы рисовать портрет Раскольникова, хотя я на тот момент и не знал кто это.
Страшного ничего в них не было ничего - они были сломлены и подавлены. Разгром. Я просто перешагнул через расставленные ноги старшего. Он что-то рыкнул мне в спину между вздохами и даже не пнул вдогонку (я бы, наверное, пнул).
В следующем году их уже не было. Ребята чуть старше меня поголовно постриглись в ультракороткий ёжик, оделись в дорогие спортивные костюмы, а в холод - в короткие кожаные куртки и широкие - 33 сантиметра - брюки. Их так и называли "тридцать три", и право ходить в них надо было убедительно доказать. Молотков в руках у них уже не было, но я бы поостерегся и подходить к ним близко, не то что перешагнуть им через ноги.
