Дым пахнет сладким. Дымка стелется, рассеивается, подсвечивается закатом. Город на холме сквозь нее выглядит миражом, выдумкой, impression.
Слобода жжёт ботву после Чемпионата мира, как жгла её до. Как жгла её в девяностые /дым тогда был густым и горьким/, как жгла её при развитом социализме и в годы репрессий. Старые бабушки в дни моего детства говорили, что также её жгли по сентябрьским вечерам и при последнем царе. И думаю, нырнув дальше, дымные вечера были тут и при царе-освободителе, и при шальной Елизавете, и при Петре, и в семнадцатом веке в годы внезапных набегов на Засечную Черту.
Это дым истории.
